Ему казалось, как будто что-то было раньше, что-то важное, что он потерял или забыл, глухое раздражение просочилось в дрему, заставило дернуться пальцы, скрежетнув силовой перчаткой, но это ушло и ничего не стало. Угловатый и нескладный, сросшийся со своей броней, раптор полулежал, опершись спиной в стену и прислонясь виском к краю наплечника. В зале, который был ему домом, было пустынно; свет, что раньше проникал через изгибы дальнего коридора, погас – в свой последний обход он выворотил светильник. У выхода, среди бесформенного мусора неясного назначения, виднелись заостренные обводы ракетного ранца, чуть в стороне валялся шлем, удлиненный и странный, больше похожий на отсеченную башку тиранида. На грязном полу высыхали остатки трапез, впрочем, космодесантник оставлял от человека всего ничего, крупные кости и обрывки одежды, волосы, реже - куски кожи. Запах, для кого-то незаметный, для него – густой настолько, что, казалось, его можно ощутить осязаемо, тек вдоль стен, подчиняясь токам вентиляции, но это была не столько вонь тлена, сколько металлический и резкий запах холодной крови. Темная лужа, целое спекшееся море, повинуясь искусственной гравитации, расползлось по полу, и потеки застыли на стене под освежеванным телом, распятым на металлических скобах.

У нее не было кожи, обнаженная до бесстыдства, до заветрившихся разводов мышц, до желтого жира, бахромой украшающего ребра, ноги, опоясывающего бедра, некогда соблазнительные и сильные. Уцелели, остались прежними только кисти рук и лицо – его он не тронул; теперь, когда вся кровь стекла вниз, оставив полупрозрачную восковую бледность, расслабленное выражение стало уродливым, неживым. Стопы, на которых тоже осталась кожа, сделались почти черными, отекли до бесформенности. Эта женщина была мертва уже много часов.